Счетчики




«Анжелика в Новом Свете» (фр. Angélique et le Nouveau Monde) (1964). Часть 3. Глава 27

Боб достался Бартеломи, а королевой он выбрал Онорину. Кто знает, возможно, ловкость рук Флоримона, который раздавал пирог, и помогла этой случайности. Но к чему такое подозрение? Просто случай оказался достаточно компанейским парнем, чтобы исполнить желание всех и осчастливить детство.

Анжелика порадовалась за Бартеломи, он был очень милый мальчик, хотя по-прежнему слегка косил и густая прядь прямых волос спадала ему на глаза.

Пунцовый от счастья, Бартеломи принял драгоценную серебряную корону из рук графа де Пейрака и сам возложил вторую корону на головку Онорины. Девочка тоже покраснела от волнения, но, казалось, был момент, когда ей хотелось отшвырнуть от себя этот стесняющий ее знак королевской власти. Однако гордость и удовлетворение удержали ее от этого шага.

Их кресла немного приподняли, и они владычествовали, сидя рядышком во главе праздничного стола. Короны из чистого серебра сверкали на их детских головках. Волосы Онорины, словно тончайшие золотые нити, ниспадали на ее плечи капюшоном, и она, державшаяся с осанкой королевы, с красиво и прямо посаженной головкой на белой шее, была прелестна.

Онорина была настолько счастлива, настолько проникнута величием своей судьбы, что сочла ниже своего достоинства бросить хотя бы один взгляд маме. Но она знала, что мама смотрит на нее. Она будто купалась в ореоле радости, и бесконечные комплименты, смех и шутки окутывали ее, словно фимиам.

Каждый раз, когда она подносила к губам свой кубок, все кричали: «Королева пьет! Королева пьет!»

Анжелика не отрывала от нее взгляда. Весь вечер ее не оставляла мысль, что она, некогда столько выстрадавшая, сторицей вознаграждена сейчас вот этими минутами счастья своего ребенка. Она не могла наглядеться на свою дочь, до того девочка казалась ей красивой.

Все в этот вечер принарядились, а кое-кто, как например, мэтр Жонас, синьор Поргуани и дон Альварес, даже надели на головы элегантные парики. И как только им удалось сохранить их?

Граф де Пейрак вышел в своем пурпурном камзоле, который был на нем в тот день, когда сожгли Катарунк. В этом праздничном одеянии с кружевным жабо и отворотами на рукавах он пришел в Вапассу. В сущности, то был его единственный костюм, и он хранил его сложенным в своем кофре. Всегда одевавшийся с изысканной элегантностью и весьма своеобразно, граф в то же время, казалось, не испытывал неловкости теперь, когда ему пришлось носить одежду из кожи и грубой шерсти. Но в этот вечер он предстал перед всеми в костюме дворянина, и Анжелика вновь увидела в нем присущую только ему величественность. Это был принц, печальный и блистательный.

Он вернулся из царства мертвых.

Из-под его темно-малиновой шелковой шляпы с пером на плечи ниспадали волосы, по-прежнему густые и черные, и только на висках они отливали серебром.

Анжелика освежила свое платье кружевным воротником и искусно уложила волосы, свое единственное украшение. Несколько перьев, брошь, предложенная ей госпожой Жонас, и она вполне могла бы отправиться в Версаль.

В этот вечер дамы обменялись кое-какими вещами. На госпоже Жонас был атласный платок — красный с зеленым — и серьги ее племянницы: сама Эльвира не пожелала надеть их из-за траура по мужу. А Эльвира нарядилась в жемчужного цвета платье Анжелики, которая, кстати, помогла ей прелестно причесаться.

Мэтр Жонас украсил свою шляпу с высокой тульей серебряной пряжкой, снятой со сношенной туфли, а пряжка с другой туфли послужила брошью Эльвире.

Но когда в зале появился бодрый старичок, любезный и напудренный, с седыми буклями парика, выглядывающими из-под роскошной бобровой шапки, обшитой по краю золотым галуном, в кружевном жабо, цветном жилете и табачного цвета сюртуке, никто сразу даже не догадался, что это Элуа Маколле.

— Это мы помогли ему нарядиться! — закричали дети. Трудно было представить себе эти сборы в продымленном вигваме старого откупщика. Но каким бы чудом это ни казалось, результат был налицо.

Элуа занял свое место за столом под восхищенные возгласы и аплодисменты. Полузакрыв глаза, он смаковал свое вино, думая о том, что сказала бы его потаскушка сноха, если бы увидела его таким вот, в сюртуке, пирующим за праздничным столом.

Словом, в этот вечер все были удовлетворены собой еще и потому, что каждому пришлось проявить немало изобретательности, чтобы обрести благопристойный вид. И пожалуй, всякий, кто, возникнув из ночи и снега, оказался бы сейчас случайно на пороге их жилища, был бы поражен, увидев такое застолье в дебрях леса. Ослепленный ярким светом, оглушенный музыкой, песнями и смехом, ошеломленный элегантностью сидящих за праздничным столом, он подумал бы, что стал жертвой сказочных призраков, что они заманили его к себе и с первыми проблесками утренней зари все это исчезнет.

Сыновья сеньора, хозяина этих мест, Флоримон и Кантор, прислуживали за столом, помогая Жану, который когда-то в давние времена, еще до того, как он стал пиратом, был камердинером у одного морского офицера.

— Не забывайте, что лично я был во Франции пажом королевского стола, — говорил Флоримон, потряхивая блюдами, которые он держал на кончиках пальцев.

Несмотря на свою полную бурными приключениями жизнь, юноша не забыл того, что постиг за суровые годы ученичества. Он превосходно разрезал птицу и окорок, подражая старшим офицерам королевского стола. От дворцовых пиршеств разговор перешел к самому великому Людовику XIV, потом поговорили о Версале и его великолепии — темы, которые зачаровывали сидящих за столом французов и производили внушительное впечатление на англичан и испанцев.

Кантор разливал напитки. Пили сначала вино, потом водку и ром, сдабривая ими те сытные кушанья, что стояли на столе. После скудного питания последних месяцев это было настоящее пиршество. Больше им не придется думать о завтрашнем дне.

И вдруг в разговор вступил Сэм Хольтон. Он вспомнил свое детство, проведенное им в бухте Саку, в Новой Англии. Он был еще совсем ребенком и жил с родителями в хижине, в которой дуло изо всех щелей. Обычной их пищей были ячменная каша и треска. Но на Рождество резали свинью и мать доставала припасенную с лета чернику. Они ходили в молитвенный дом, в церковь, что находилась в четырех лье от них, и мужчины с мушкетами окружали женщин и детей. По дороге к ним присоединялись соседи, и они все вместе шли через замерзший лес, распевая религиозные гимны. Но однажды утром, когда они возвращались после богослужения, на них неожиданно напали абенаки и перебили всех, кроме него, Сэма: ему было тогда десять лет, и он успел ловко взобраться на вершину пихты и укрыться там. Потом, стуча от страха и холода зубами, он добрался до Спрингфилда. И с тех пор в его жизни не было ни одного праздника, который стоил бы того, чтобы о нем вспоминать, кроме этого вот сегодняшнего, поистине королевского пиршества в Вапассу.

Так сказал Сэм Хольтон, сказал по-французски, очень правильно и даже несколько поэтично.

Это был его подарок по случаю праздника богоявления, преподнесенный им всем собравшимся, и они выслушали его в набожной тишине, восхищенные, несмотря на трагизм его рассказа. Им показалось, будто они только что были свидетелями одного из тех чудес, которые часто случаются в такие дни.

Тронутые доверием Сэма Хольтона, они поблагодарили, горячо поздравили его с праздником, а потом решили, что уже пришла пора преподнести друг другу подарки.

Вот тут было от чего оторопеть!

Кто вырезал из дерева эти игрушки для детей?.. Вертушку для Тома, юлу для Бартеломи, куклу с красными щечками для Онорины? Анжелика улыбнулась замечательным мастерам, которые проявили не только свое умение владеть стамеской, но и не меньшую скромность, пожелав остаться неизвестными: конечно же, это Жан, Кантор и старый Элуа.

По совету Анжелики и с помощью Флоримона они вырезали еще шахматные фигуры, расставив их на доске, и доску с фишками и рожком из коры для игроков в трик-трак.

Таким образом, мир в долгие и зимние вечера был обеспечен.

Анжелика получила в подарок две пары перчаток тонкой выделки, чтобы они предохраняли ее руки во время работы. В маленькой серебряной коробочке она нашла неаполитанскую камею — ослепительно-белый профиль богини на красноваторозовом фоне раковины. Она бросила взгляд на Кантора: она знала, что эта камея служила ему талисманом еще с детства, когда он плавал по Средиземному морю. И вот он расстался со своим талисманом ради нее.

— А я выковал эту серебряную коробочку и короны, — ревниво сказал Флоримон, перехватив взволнованный взгляд матери, обращенный к его младшему брату.

Несмотря на огромный рост, он тоже получил свою долю поцелуев.

Онорина в это время осторожно разглядывала куклу. Она никогда не проявляла особого интереса к играм девочек, и сейчас Анжелика испугалась, как бы она не выпалила что-нибудь, что разочаровало бы тех, кто с такой любовью делал для нее эту куклу. Но, подумав немного, Онорина очень серьезно положила куклу на согнутую в локте руку, и все радостно улыбнулись, а Анжелика облегченно вздохнула.

Другой рукой девочка перебирала остальные подарки. Вот сколько всего прибавится в ее ларце, привезенном из Ла-Рошели, где она хранит свои сокровища! Ожерелья из жемчуга, которые нанизала для нее Анжелика, завораживали ее. Она крутила их в руках, прикладывала к шее, украшала ими свою серебряную корону и корону своего маленького наперсника.

В серебряной бонбоньерке она обнаружила еще пастилки, их приготовила Анжелика из толченых орехов, смешанных с медом, который она ревностно хранила с осени.

Среди подарков, преподносимых всеми от чистого сердца, было много серебряных изделий, сработанных умелыми руками в тайниках кузницы из той самой руды, что извлекали здесь из недр земли. Подземные сокровища Вапассу начинали выходить на свет божий и блистать во всей своей чистоте, освобожденные от породы, которая скрывала их…

Когда наконец всеобщий восторг и восклицания утихли, все вспомнили, что граф де Пейрак обещал им два сюрприза.

Первый сюрприз, граф это охотно признал, смогут оценить по достоинству только те, кто долго жил на Средиземном море.

Это был крохотный мешочек молотого кофе. Раздалось громкое «ура», к которому примешались протестующие возгласы противников этого темного напитка. Англичане и канадские французы, впервые придя к соглашению, удивлялись, как можно смаковать такую горькую бурду? Для этого по меньшей мере надо быть такими дикарями, как турки. Любители же этого дивного напитка, напротив, покинули свои места и сгрудились вокруг графа, дабы ничего не упустить в церемонии приготовления кофе.

Куасси-Ба принес на медном подносе кофейные чашки, невесть каким образом попавшие в логовище рудокопов, а граф де Пейрак раздал мужчинам пачки тончайшего виргинского табака.

Флоримон придвинул подставку с трубками, достал раскаленные угли из жарко горящих очагов. Он не любит кофе, он предпочитает шоколад, уверял он… после того как Анжелика заговорщицки подмигнула ему.

А Кантор отнюдь не гнушался вдыхать аромат, который напоминал ему годы детства, когда он мотался с отцом по Средиземному морю, напоминал порты, сражения, а также Палермо, где он учился у иезуитов, город с древними мечетями и дворцами.

Что же касается Анжелики, то она от ликования захлопала в ладоши. Нельзя сказать, что она так уж любила кофе, но все равно сюрприз, который преподнес им Жоффрей, зажег радостью ее глаза и осветил улыбкой лицо.

Все они — Анжелика, Кантор, Энрико Энци, испанцы и перуанец Соррино — в нетерпении теснились около графа де Пейрака.

— А ты помнишь того старого турка в Канди, что варил самый замечательный кофе в мире? — спросил де Пейрак у Энрико Энци.

Анжелика вдыхала возбуждающий аромат кофе, и каждый раз, когда она чувствовала этот запах, она словно вновь видела в фантасмагории голубоватого дыма невольничий рынок в Канди, людей, выряженных в экзотические, словно карнавальные костюмы, видела их высокие тюрбаны и длинные одежды, вновь остро переживала те незабываемые дни, на всегда запечатлевшиеся в ее памяти, ужас перед человеком в маске, купившим ее…

Она выпила обжигающий кофе. «Да, мессир Рескатор, это были вы!.. Как же я не догадалась?». Она проклинала насмешницу судьбу, которая так жестоко подшутила над ней.

— Ты тогда рассердился на меня, не правда ли, что я тебя не узнала? — прошептала она, склонившись к мужу.

Они сидели рядом во главе большого стола, тесно прижавшись друг к другу, затаившиеся в девственных лесах Нового Света, с нежностью смотрели друг на друга и думали, что жизнь все-таки прекрасна.

Назад | Вперед